Армия Трясогузки. Повесть - Страница 63

В десятом часу Карпыч спустился с колокольни, а Трясогузка остался наверху. Порывами налетал ветер. Потом набрался сил и упруго подул с севера, плотный и холодный. Стало ещё темнее, и повалил первый в ту зиму снег.

- Снег-снежок! Белый пушок! - пропел кто-то внизу. Трясогузка узнал голос Нины и услышал её быстрые шаги. Она поднималась на колокольню. «Чего ей надо! - недовольно подумал он. - Лезет, когда не до неё!»

- Ты здесь? - спросила Нина.

- Ну, здесь.

- Я так и думала!… Смотри - первый снежок!

- Ну и что?

- Ничего… Я всегда радуюсь первому снегу… А почему - не знаю. Как праздник!

Нина подсела к Трясогузке. Было темно-темно. Долго сидели они молча. Нина всё никак не могла решиться. Наконец решилась и чуть слышно спросила:

- Ты читал?

- Ну, читал.

- Чего-нибудь мне скажешь?

- Пристала! - рассердился Трясогузка. - Может, и ты нравишься, а что из этого! Некогда мне сейчас!

- Мне больше ничего и не надо, - покорно ответила Нина. - Хочешь, я уйду?

- Ладно, сиди! - разрешил Трясогузка. - Я сам скоро уйду от вас.

- Тебе у нас плохо?

- Не плохо, а нужно… Могу вернуться потом, только вас тут не будет!

- Почему?

- Твой батя от красных удерёт.

- А он их не боится. Знаешь, что он говорит?… Красные хоть и антихристы, а люди хорошие.

- Тогда, может, и вернусь.

- Я тебя ждать буду!

- Ну, жди… Только я в церкви работать не стану! И ты чтоб в попа не превратилась!

Нина рассмеялась весело, счастливо.

- Женщина не может быть священником!

- Ну и хорошо… А то будешь махать кадилом, как дура!…

У склада раздался выстрел. Трясогузка вскочил и подбежал к перилам. Выпучив глаза, уставился в упругую, смешанную со снегом тьму. Ничего не было видно…

Ничего не видел и только что выстреливший часовой. Он стоял на тропе и, как Трясогузка, пялил глаза. Вокруг - снег и ветер. И ничего больше. А несколько секунд назад ему показалось, что в низине по тонкой снежной подстилке, прикрывшей болотные мхи, кто-то прополз от куста к кусту. Часовой пальнул наугад и теперь стоял и с суеверным страхом прислушивался.

К нему уже бежали из караулки унтер-офицер с фонарём и несколько солдат.

- Чего стрелял? - спросил унтер, видя, что никого из посторонних поблизости нет.

- Вроде двигалось… Шевелилось вроде… - неуверенно сказал часовой, указывая дулом винтовки в сплошную стену несущегося по ветру снега. - А потом - сгинуло… Ни-ни!

- Проверил?

- С тропы, никак нет, не сходил! Без лыж туда не сунешься!

Унтер тоже знал, что болото топкое. Чуть отойдёшь от края и провалишься по пояс в жидкую грязь, смешанную со снегом. Ползком пробраться можно или на лыжах. Но пачкаться унтеру не хотелось, а лыж часовым ещё не выдавали. Никто не ждал такого раннего снега.

- Небось в кошку бил, серятина! - обругал он солдата и приказал, сменившись с поста, достать лыжи и прочесать кусты на болоте…

А Трясогузка словно примёрз к чугунным перилам колокольни. Нина что-то говорила, тормошила его. Он не отвечал. Порой ему казалось, что через плотную пелену снега от склада пробивается свет. С каждой минутой чувство тревоги усиливалось. Сколько дней провёл мальчишка на колокольне и никогда не слышал, чтобы у склада стреляли. Неспроста прозвучал выстрел! И ещё этот свет ночью!…

Трясогузка повернулся к Нине, схватил её за руки.

- Есть у тебя одёжа какая-нибудь белая?

- Замёрз?… Принести пальто?

- Оглохла! - горячился Трясогузка. - Оно у тебя белое, что ли?

- Коричневое… А зачем тебе белое?

- Надо! Надо! - почти прокричал Трясогузка.

- Балахон хочешь?

- С мертвеца?

- У покойников - саван, - пояснила Нина. - А балахон - у кучеров, которые отвозят мёртвых на кладбище.

- Давай балахон!…

Длинный до пяток, из грубого, какого-то калёного материала балахон мешал Трясогузке бежать, но зато делал его почти незаметным. Добравшись до первых кустов и почувствовав под ногами зыбкое болото, он лёг на живот, чтобы не провалиться. Снег был чистый, нетронутый, белый, и даже в темноте Трясогузка быстро нашёл следы Карпыча.

Мальчишка ни о чём сейчас не думал. Какая-то сила гнала его вперёд, и он, где на четвереньках, а где ползком, продвигался от кочки к кочке. Он заметил, что следы сапог кончились. Дальше Карпыч тоже не шёл, а полз. В снегу остался неглубокий ровик, заплывший ледяной кашицей. Холода Трясогузка не ощущал. Он ничего не чувствовал - даже страха.

Полз и полз по оставленной Карпычем бороздке, пока не уткнулся головой во что-то твёрдое. Приподнялся на локтях - перед носом чернели подмётки.

- Карпыч! - шёпотом позвал Трясогузка и постучал по подмётке.

Ноги не шевельнулись. Мальчишка принял вправо и припал ухом к груди старика. «Тик-тик-тик-тик…» - услышал он и подумал: «Жив!». Но под ухом была какая-то твёрдая круглая штука. Тикал часовой механизм мины. Когда Трясогузка понял это, он растерялся.

Потом такая отчаянная злоба поднялась в нём, что он, вытащив из-под одежды убитого тяжёлую, похожую на консервную банку мину, готов был броситься напролом к складу. Убьют, так убьют!… Но кому от этого лучше будет? Им же, семёновцам! И мальчишка не вскочил, не побежал, а пополз осторожно, медленно, метр за метром.

Он не добрался до сторожевой тропы. У склада началась смена караула. За сумятицей снега угадывались светлые расплывчатые пятна фонарей. Послышались голоса и шлёпанье лыж по мокрому снегу. Световые пятна приближались. И Трясогузка, прижав к груди тикающую мину, пополз назад.

Куда теперь? Что делать с миной? Как взорвать склад?